Фёдор Емельянович Буров.
"Шлиссельбургский узник (Посещение Иоанна Антоновича Петром III)".
1885 год.
Известный издатель А. Ф. Бюшинг записал рассказ Н. А. Корфа о посещении императором Петром III знаменитого «шлиссельбургского узника» - бывшего императора Ивана Антоновича («известная персона», «принц» в казённых документах). Этот рассказ и был положен в основу картины Фёдора Емельяновича Бурова (1845-1895) «Шлиссельбургский узник». «В марте 1762 года, - записал Бюшинг, - Пётр III полюбопытствовал увидеть принца. Итак, однажды утром он поехал в Шлиссельбург на ямских лошадях в сопровождении генерал-аншефа и генерал-полицмейстера барона Корфа, Александра Нарышкина, фон Унгерна и статского советника Волкова… Выдавая себя за офицера, он взял с собою повеление от самого же себя шлюссельбургскому коменданту всё ему показать и, войдя с своими спутниками в тот каземат, где содержался принц, нашёл жилище его довольно сносным, хотя лишь скудно снабжённым самою бедною мебелью. Одежда принца была также самая бедная, однако не изорванная и притом совершенно чистая, так как принц вообще соблюдал большую чистоту насчёт своего тела и одежды. Он был совершенно невежествен и говорил бессвязно… После первого вопроса: «Кто он такой?» - принц отвечал: «Император Иван», а потом на вопросы, как это ему пришло в голову, что он принц или император и откуда он про то узнал, отвечал, что знает от своих родителей и от солдатов. Продолжали расспрашивать, что он знает про своих родителей. Он уверял, что помнит их, но сильно жаловался на то, что императрица Елизавета постоянно очень худо содержала и их, и его, и рассказывал, что в бытность его ещё при родителях <…> состояли под присмотром и на попечении одного офицера, единственного, который был с ними добр и любил их. Тут крепко забилось сердце у генерала Корфа и на вопрос, помнит ли ещё принц этого офицера, - «Нет – отвечал он, - я больше его не помню потому, что этому уже прошло много лет, и я тогда был ещё ребёнком, но я знаю его имя, его звали Корф». Генерал прослезился. Принц слышал также про великого князя и его супругу (о Петре III и Екатерине. – (Е. А.), и когда стал уверять, что надеется снова попасть на престол, то его спросили, что он тогда сделает с великим князем и великою княгиней. Он отвечал, что велит их казнить. Это хотя и разгневало императора, однако он сказал, что велит выстроить для несчастного принца особый маленький домик в крепости и содержать там гораздо лучше прежнего».
Предысторией этой исторической встречи в тюрьме была целая жизнь «несчастнейшего из людей». Иван Антонович родился 12 августа 1740 года в семье принцессы Мекленбургской Анны Леопольдовны, племянницы правившей тогда в России императрицы Анны Иоанновны, и принца Антона Ульриха Брауншвейгского. Через два месяца императрица умерла. По её завещанию перестол перешёл к Ивану VI Антоновичу, регентом при котором стал Э. И. Бирон, а затем мать императора Анна Леопольдовна. Год спустя, 25 ноября 1741 года, цесаревна Елизавета Петровна совершила дворцовый переворот, свергла законного государя и вместе с семьёй отправила сначала в Ригу, затем в Раненбург (Воронежской губернии). В конце августа 1744 года сюда прибыл майор Н. А. Корф, который по именному указу отобрал четырёхлетнего малыша у родителей и под именем Григория повёз на Север. Роковое в русской истории имя! Ассоциация с именем самозванца Отрепьева очевидна, бывший император низводился до уровня самозванца. Мальчика, а потом привезённых позже его родных поселили в Холмогорах, в бывшем доме местного архиерея. Ивана содержали от родных отдельно 12 лет, пока в январе 1756 года не перевезли в Шлиссельбургскую крепость, где заключили в камеру особой казармы под усиленной охраной.
Жизнь малыша, внезапно разлучённого с родителями, была ужасна. Корф, который так запомнился Ивану Антоновичу (он изображён плачущим), действительно, был человеком добрым. Он понимал, что его руками совершается жестокое дело. Поэтому он предварительно запросил Петербург, как ему поступить с ребёнком, если он будет «беспокоен из-за разлуки с родителями», и нельзя ли разрешить мальчику кормилицу или сиделицу, «чтоб он не плакал и не кричал». Корфу велели не умничать и без обсуждений исполнять указ. Дополнительным указом было предписано везти мальчика в возке без окон, всюду проносить завёрнутым с головой, держать в отдельном помещении и непрерывно наблюдать приставленному к нему слуге, да так, «чтоб в двери не ушёл или от резвости в окошко не выскочил». Когда начальник тюрьмы запросил Петербург, нельзя ли допускать к ребёнку его жену, последовал отказ. В 1748 году Иван заболел оспой и корью одновременно. Комендант, видя страдания ребёнка, просил царицу позволить впустить к больному врача, а если он будет умирать, то и священника. Ответ был недвусмысленным: к узнику допустить только священника. Но мальчик, вопреки ожиданиям императрицы, выжил. Вообще он не был идиотом, как позже изображала его охрана. А значит, детство, отрочество, юность Ивана – волшебные мгновения весны человеческой жизни – прошли для него в пустой комнате с кроватью, столом и стулом. Он видел только скучное лицо слуги, который грубо и бесцеремонно обращался с ним. Вероятно, Иван слышал неясные звуки за стеной, до него долетал шум дождя, шорох деревьев, крики птиц, но всего этого он никогда не видел. с годами он стал белокурым, среднего роста юношей, был «очень бел лицом, с орлиным носом, имел большие глаза и заикался». Конечно, он не получил никакого воспитания, его жизненный опыт был деформированным и дефектным, но узник знал своё настоящее имя, помнил родителей и, конечно, знал, кто он такой. Вопрос о том, мог ли он читать, остаётся спорным, и изображать его (как Буров) за Священным Писанием мы не будем. После перевода в Шлиссельбург жизнь его стала ещё хуже. Офицеры-охранники А. Чекин и Я. Власьев дразнили его, били, лишали одежды, сажали на цепь. Он отвечал им ненавистью, бранился, кидался в них стульями. Его держали без прогулок, без дневного света, в камере круглосуточно горели свечи, узник не знал ни времени дня и ночи, ни года. Всё это неслучайно. Иван, как потенциальный соперник, серьёзно беспокоил стоящих у власти, и о нём полагалось молчать; хранение книг, монет с изображением Ивана каралось как государственное преступление. Даже сам факт его существования замалчивался. Между тем в народе ходили слухи о царе-страдальце «за православную веру». В середине 1750-х Елизавета Петровна встречалась с Иваном – его тайно привезли в Петербург. Пётр III, видевший узника, вскоре был свергнут Екатериной II, которая летом 1763 года повторила путь своего покойного мужа в Шлиссельбург. Узник произвёл на неё тяжёлое впечатление. Она не только не облегчила жизнь Ивана, но и утвердила новую тайную инструкцию для охраны, в которой было впервые сказано, что при попытке освобождения узника его следует умертвить. Спустя год так и произошло. В ночь на 5 августа 1764 года офицер В. Я. Мирович, подговорив солдат к бунту, пытался освободить Ивана Антоновича, но во время завязавшегося боя отряда Мировича с караулом секретной казармы Власьев и Чекин закололи узника. Его тело было тайно захоронено. В письмах Екатерины II сквозит почти нескрываемая радость по поводу столь «благополучного» исхода дела. Для узурпировавшей власть Екатерины II смерть Ивана, как ранее смерть Петра III, была выгодна, но справедливости ради отметим, что у нас нет прямых доказательств того, что авантюра Мировича и вызванная ею гибель несчастнейшего из несчастных людей была спровоцирована властями. А такие предположения существуют, ведь известно, что «нет человека – нет проблемы»…
Евгений Анисимов. «Письмо турецкому султану. Образы России глазами историка». «Арка», Санкт-Петербург. 2013 год.
* * *
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ:
